Лариса Гузеева: «Я ни разу никого не оскорбила»

Трудно найти соотечественницу, которая была бы равнодушна к Ларисе Гузеевой. Удел неординарных личностей – быть обожаемыми и ненавидимыми. И все-таки среди нас большинство тех, кому она всегда интересна. Причем не только как актриса и телеведущая, а как рассудительная женщина и приятный собеседник.
Это интервью Лариса дала в Израиле, приехав туда на гастроли, для программы «Тет-а-тет с Таней Кисилевски». Оно приводится здесь в слегка сокращенном виде, чтобы вы вместе с героиней могли неспешно поразмышлять на темы, которые точно пригодятся вам в жизни.

— Лариса, у нас с вами alma mater одна и та же – ЛГИТМИК. Расскажите про ваши годы в Питере.

— Знаете, с возрастом как-то меняется отношение. Раньше мне казалось: вот поступи я в театральный институт, и счастливей меня не будет на свете. Но как-то счастливых дней было мало, когда я училась. Потом я думала: вот буду я работать в театре или в кино, меня позовут на какую-то роль, и я буду самая счастливая. У меня была такая первая роль, о которой многие даже не мечтают – и тоже как-то счастливых дней особо много не было. Понимаете, мне всегда казалось, что то счастье, о котором я мечтаю, и та радость, которую я хотела бы испытать – они должны быть по яркости не такими, какие я получала. Поэтому не могу сказать, что я во время обучения купалась… Ну что, денег не было, жить было негде. Сейчас есть такая культура аренды квартиры или комнаты, а тогда нет. Моя мама, может быть, и поднакопила бы, чтобы мне что-то снять, и чтобы ребенок ее учился нормально. Но тогда этого не было, поэтому если ты что-то снимал, то пьяный хозяин мог ввалиться ночью и тебя с чемоданом выбросить на улицу.

— И тем не менее, я очень хорошо помню то время питерское: это «Сайгон»…

— «Сайгон» да, это были те самые отдушины…

— …в предперестроечное время, и у молодежи того времени был некий бунтарский дух.

— Тань, мы что с вами, стареем, сейчас будем говорить, какие мы были и какая сейчас молодежь? Ну да. Но давайте так, Танечка: нас таких тоже было процента три на все население молодых людей. Мы тоже были особенные, правда? Тех, кому чесалось-не терпелось, любопытных, неспокойных, которых сейчас разбросало по всему миру.

— Но вот это ощущение «назло», бунтарство…

— Даже не назло, я бы сказала. Всё какую-то истину мы искали.

— Да, нам казалось, что наши родители живут неправильно, мы знаем как. А как вы сейчас со своими детьми?

— Все время говорю: я когда росла, и когда мне было 20 лет, я думала: никогда не буду такой, как моя мама. Вот настолько ненавидела все это, имею в виду: зачем заправлять кровать, делать зарядку, есть полезное… Мама мне говорила: «Ешь это, здесь нет нитратов, здесь много витаминов, это полезно». И вспоминает: «Ты маленькая однажды прибегаешь и говоришь: мамочка, так хочу есть, дай мне только что-нибудь без витаминов». Вот я думала, что буду есть исключительно то, что я хочу, буду ходить без шапки, буду, помыв голову, вы ходить на улицу – в общем, назло маме отморожу себе уши. «Тепло оденься, умри, но не дай поцелуя без любви, береги честь смолоду», — я думала, что не буду такой занудой никогда. Я стала мамой – не в кубе, а в миллионной. Я зануда такая, что просто ужас. Наседка-домоседка, в общем, переплюнула всех. А сейчас я дочке своей говорю: тот опыт, которого я так хотела, кроме расшатанной нервной системы, мне ничего не дал, поэтому я сама тебе все расскажу-покажу. Ну, она моя копия…

— Дочка?

— Конечно. Так вымолили же в Израиле 17 лет назад. Игорь у Стены плача написал записку, что хочет дочку, похожую на меня. Вот и родилась.

— А с сыном у вас совершенно другие отношения?

— Я с сыном перегнула, к сожалению.

— Есть такие мамы, я себя отношу тоже к ним: сын – это главный мужчина в жизни.

— Да, но я переборщила, так нельзя. Моя мама более мягкая, и с моим братом она такой не была. А я у сына просто в телефоне записана: «Зима». Ну нельзя: ты должен, ты мужчина, я прямо пацану жизни не давала.

— Но он вас обожает.

— Ну говорят, да.

— Я видела интервью, «Пока все дома». Они вас обожают, ваши дети.

— Ну потому что я – сумасшедшая мама. Для меня это первично, вторично, третично, и потом уже все остальное.

— Я много читала о вас, и как-то очень скупо все.

— Но я вообще-то и не любитель давать интервью. Стесняюсь, потом мне стыдно и я себя ругаю.

— Почему?

— Ну как-то меня несет, а потом думаю: зачем, ну что я за дура!

— Я думаю, что это доля самоиронии, несерьезности по отношению к себе, и от этого «якобы у меня комплекс». На самом деле вы же достаточно уверенная в себе женщина. Да?

— Ну нет, я же заглядываю в паспорт, я смотрю на себя в зеркало, я встаю на весы, поэтому ну как без комплексов? Это я должна быть совершенно без крыши. Я все с завтрашнего дня худею, молодею, не курю…

— Сейчас вы известны и любимы народом, который знает вас по «Давай поженимся!». А ваш неоднозначный имидж как-то обговаривался заранее?

— Ну конечно. Если бы я была такая Лариса прекрасная, то вряд ли бы и несколько месяцев просуществовала программа. Во-первых, изначально я одета была как колхозница, с этими колхозными прическами, грим, который мне совершенно не идет. Это называется «ближе к народу». Но зато я могу найти общий язык с любой женщиной, которая придет.

— А вы можете сказать подлецу в глаза, что он подлец?

— Нет. Зачем? Это, во-первых, неинтеллигентно, это жлобство. Если человек меня не спрашивает об этом, если он живет своей подлячей жизнью, и я с ним никак не сталкиваюсь, то какое мое собачье дело? Я вообще правдолюбцев не люблю. Мне кажется, это такая деревня. Помню, как мне звонил участковый, когда я жила в Питере, и говорил: «Я посмотрел вчера фильм. Ну что тебе сказать, плохо сыграла, это не твоя роль», вот это все. Думаю: кто ты такой, я тебя что, спрашиваю об этом? Поэтому я – нет. И я не люблю правду в свой адрес, если только после эфира вас за руку не схвачу, не буду вам по-собачьи в глаза заглядывать: «Ну как, ну как?» Зачем? И тому, кто напарывается потом в ответ на эту свою правду, мне хочется сказать: так тебе и надо!

— Я абсолютно с вами согласна, но в «Давай поженимся!» у вас имидж именно правдолюбки.

— Послушайте, вот у меня есть всего 8 минут на то, чтобы я раскрутила жениха и невесту. Чтобы визави об этом человеке узнал как можно больше. Ну я же не могу говорить о погоде-о природе, согласитесь. А человек раскрывается только в экстриме. Когда я говорю: «Вам не идут такие брови!», идет реакция, и потом я сразу же задаю вопрос, и человек, пока думает о бровях, он мне что нужно расскажет.

— Но сценария как такового нет?

— Я не могу работать с «ухом», поэтому без «уха» и без суфлера. Но мне приносят сценарий, где написано, сколько абортов у Марьи Ивановны, браков, дети и так далее. И я пока иду от гримерной до студии, у себя в голове выстраиваю, за что зацепить раньше, позже, чем закончить… А потом, если учесть, что я за три дня пишу программы на месяц, нон-стоп… Раньше, когда я приходила домой, мамочка спрашивала: «Ну что, кто сегодня был?» А я слово мама не могу произнести, мне бы до кровати доползти просто. Сейчас уже все мои понимают это, они меня жалеют.

— Вы прекрасно осознаете, какое влияние вы можете оказывать на массы?

— Ну что я буду кокетничать, да. А по поводу резкости: я ни разу не перешла на личности, я ни разу никого не оскорбила. То есть уровень известной скандальной ведущей типа «у вас ноги короткие, голова большая» — это не мое вообще. Зачем, чтобы мне в свою очередь сказали: «На себя посмотри»? То есть я могу только по делу, то, что знаю из этой жизни, то, что может помешать партнеру и так далее.

— В программах вы говорите: «Поверьте мне, поверьте моему опыту». Вы имеете в виду, что о вас люди знают.

— Нет, я говорю: поверьте моему опыту, прежде чем привести мужчину в дом и сделать его отчимом вашему ребенку, вы должны быть уверены в этом человеке. Потому что все истории, которые я рассказываю в программе, они со мной случались, они были мною пережиты. И если я говорю: поверьте мне, значит, я дальше объясню.

— Я знаю, что вы вкалываете. Но если бы вам пообещали материальную независимость, вы бы перестали работать в программе «Давай поженимся»?

— Это если бы сколько? Нет, если бы мне сказали: так, мир во всем мире, очень много денег, все будут счастливы, здоровы, ты никогда не умрешь, все будет хорошо и ты уйдешь с программы, я скажу да.

— Да? Но говорят же: писатель не может не писать…

— Ой, не могу жить без авиации. Знаете этот анекдот, ему говорят: «Василий Петрович, вы всю жизнь работаете в аэропорту и из самолетов биотуалеты вывозите. Вы уже на пенсии, можете жить без этого запаха, без этой работы, почему вы не уходите?» «Не могу жить без авиации». Понимаете, ну мне же не 24 года, когда надо заявить о себе и так далее. Я бы нашла чем заняться. Но это только за очень хорошие дивиденды. А спектакли бы остались?

— Если вообще уйти из профессии.

— Нет, потому что дети перестали бы ко мне относиться так, как относятся. И я бы им на пальцах показывала, что нужно работать, учиться, быть хорошей, не опаздывать, чтоб тебя уважали в коллективе – и при этом бы что, я сидела дома точила бы ногти? Нет, бессмысленно, только своим примером.

— Любая самая лучшая мать, хозяйка, жена, если она больше ничем не занимается, она не может быть интересной…

— Детям.

— И мужу тоже.

— Ну да, и мужу тоже, но сегодня… У меня ведь много состоятельных подружек, которые не работают. Правда, они не были артистками, у них другие профессии, они с удовольствием ушли в никуда. Проблемы с детьми. Потому что дети уважают пап, которые вкалывают, и к маминому слову относятся никак. А по поводу дома – так я все успеваю. Я тут недавно дочку учила готовить по телефону. Чтобы не соврать, она готовит сложные и очень вкусные блюда, но инструкции я ей даю по телефону с работы. Так что все можно успеть.

— Маленькая цитата из Ларисы Гузеевой: «Слабость – это, наверно, мои дети. На них мне не жалко денег, на них мне не жалко жизни, я уязвима ими бесконечно. Они это знают, поэтому и крутят из меня веревки». И это все так? То есть, вы будете делать как они говорят, несмотря на то, что сейчас рассказываете?

— Ну когда я в очередной раз, наказав дочь за что-то, забираю у нее телефон, а вечером отдаю, Игорь смотрит на меня и говорит: «Ну что? Здрасьте, Альбина Андреевна? (мама Ларисы – прим.)» Ну потому что себя как-то вспоминаю в этом возрасте, потом комплекс вины, что не вижу, да не просто комплекс, а волосы на себе рву.

— А с Георгием?

— Ой, я очень виновата перед этим мальчиком, очень. У Лельки потрясающий отец, который взял на себя и мальчика, и девочку. Он столько сделал для семьи, поэтому она всегда чувствовала: нет мамы, но есть папа и бабушка. А с Георгием по-другому – он у меня в корзинке, он у меня в номере с кем попало в экспедиции или на гастролях. А потом, я срывалась: почему не спишь?! Ой, даже не хочу – плакать буду.

— У вас есть комплексы? Мы не будем их называть, если не хотите.

— Честно? Я каждый раз жду, когда меня разоблачат, что я в эту профессию попала случайно. Я вам клянусь, что я неумная, что я плохо образованная, я не знаю языков. А потом я набрала вес, возраст, в общем, все вот это. Я переживаю ужасно. Но потом еще и люди хамы, все эти папарацци. Уже поехали с Игорем осенью в деревню – и там нашли. Что, они не рожали? У них нет целлюлита? Им по 18 лет, у них дельфиньи тела? Ну, и я была девушкой юной, сама не припомню когда… Конечно, все это меня очень расстраивает.

— А вы верите, что есть нечто, что нас ведет по жизни? Вот привело нас туда, дало понюхать и повело дальше. У вас есть это ощущение?

— Да, какое ощущение, я в этом абсолютно уверена! Тем более сейчас, когда я уже девочка взрослая и анализирую: ничего случайного в моей жизни нет. Все, что я должна была пережить, для чего-то. Послушайте, я могла работать в Оренбургской области учительницей, телефонисткой, продавцом. Почему я там, где я есть? Это все не я, это меня вели. И вот понимая это, я все равно детям стараюсь судьбу их вершить. Понимая головой, что делаю неправильно.

— Еще одна цитата из Ларисы Гузеевой: «Я в каждой передаче повторяю: мужчина как песок. Если ты зажимаешь его в кулаке, он начинает высыпаться сквозь пальцы, а ты разожми ладонь – ни одна песчинка никуда не денется».

— Мама моя сказала: «Игорь, хочешь с Лариской жить? Вот так (показывает раскрытую ладонь)». Мы с братом жили в любви, и по сегодняшний день мы абсолютно мамины дети. Зацелованные, забалованные, мы гении, мы самые лучшие, у нас нет недостатков. Мама ненавидит всех актрис, если не я эту роль играю. Мама ненавидит всех, кто меня не любит, кто на меня косо смотрит, кто меня осуждает. И любит всех, кто ей говорит, какая я прекрасная. Я и своих детей знаю. Они только про любовь в этой жизни.

— А для вас любовь – это?

— Это, конечно, жертвенность. Вот можешь отдать почку человеку, руку, кровь свою – да. Можешь не спать, просить Бога, чтобы он наказал тебя, а не твоих… Это любовь, а все остальное – это бла-бла-бла.