Ольга Дыховичная: "Я стала очень сильной" Женский клуб

Интервью: Ксения Собчак для журнала SNC

Впервые я познакомилась с Ольгой Дыховичной много лет назад, в доме Ивана Дыховичного. Мы все тогда ходили в гости прежде всего к Ване, а Оля — всегда милая, с раскатистым веселым смехом, всегда в хорошем настроении — была лишь женой нашего друга. Но чем больше я ее узнавала, тем больше понимала, что это очень неординарный, свободный человек , тихо, без эпатажа проживающий свою очень насыщенную жизнь. Она умудрялась понимать и принимать все творческие влюбленности Ивана Дыховичного, «душила в объятиях» всех его муз, и, конечно, сама была его главной вдохновительницей на подвиги. Оля одинаково легко чувствовала себя и в компании писателя-интеллектуала Сорокина, и в стрип-баре «Мятный носорог». Ваня в шутку всегда ее называл «моя серая мышка» — и мы все смеялись, потому как словосочетание «серая мышка» было последним, что приходило в голову при общении с ней. Сегодня Оля — блондинка с панковской стрижкой, близкая подруга и соратник режиссера Ангелины Никоновой — заканчивает сниматься в своем новом фильме и, по слухам, вновь выходит замуж. Мы встретились, чтобы поговорить о ее новой жизни, любви и ближайших планах на будущее.

КС: У меня с тобой удивительная история: пока был жив Ваня, мы общались очень часто и много, а потом я видела тебя какими-то вспышками, и каждый раз ты была абсолютно другой. Первая из таких встреч произошла в шесть утра после митинга на Баррикадной, шел дождь, у тебя были мокрые волосы… Ни одного знакомого человека вокруг, холодно, все поют под гитару, и вдруг как будто из другой жизни появляется Оля… Сейчас мы встречаемся уже в совершенно другом жизненном ощущении, ты в другом образе, в другой жизни.

ОД: У меня с тобой тоже своя история, ты — это та книга, от которой я не могу оторваться уже лет пятнадцать. И каждый раз я удивляюсь новому твоему повороту…

КС: Ты меня переплюнула. Давай по порядку. Почему ты пришла тогда на Баррикадную?

ОД: В тот период я была на многих площадях. Для меня это было важным опытом встречи с близкими по опыту людьми и проживанием собственного страха. Я помню, как на площади Восстания выстроились люди в шлемах и с оружием, я помню, что, оглядываясь по сторонам, я видела вокруг детей своих друзей… И вот это неравенство сил людей в форме и людей, которые просто настаивают на том, что они существуют, вот это жуткое напряжение, которое длилось всю ночь… А дальше невыносимое ощущение серого топота, когда омоновцы побежали в толпу, чувство уязвимости, потому что ты ничего не можешь с этим сделать… И вот это убегание от серого топота стало для меня одним из важнейших переживаний. Сознание того, что я испугалась, стало очень материальным.

КС: Помнишь, после фильма «Необратимость» мы с тобой и Ваней очень долго его обсуждали? Я помню, как тебя завела и поразила одновременно сцена изнасилования. Я вспомнила, как ты тогда говорила о тех гортанных звуках, когда посмотрела твой фильм «Портрет в сумерках». Я увидела перекрестные линии. Тебя сразу погружают в атмосферу насилия над женщиной, в подробностях показана сцена изнасилования… Когда ты ее делала, ты думала о «Необратимости»? Заводит ли тебя сексуальное насилие? Вот как режиссера?

ОД: Режиссер «Портрета в сумерках» — Ангелина Никонова, и я могу говорить только о своем актерском опыте в этом фильме, который для меня стал качественно новым погружением в эту профессию. И, кстати, сцена изнасилования там вообще не показана — она вся на черном фоне только в звуках.

КС: Но ты же помогала Ангелине…

ОД: Как это возможно? Ангелина — очень сильный человек и редкого таланта режиссер. И она мне подарила этот актерский опыт. Когда ты заходишь в кадр, ты либо доверяешься режиссеру, либо нечего тогда в кадр заходить. Я тот актер, которому очень нужен режиссер. Если продолжить о «Необратимости», то мое сильнейшее впечатление было связано со звуком. Я вот до сих пор помню, как героиня Моники Беллуччи выла, выла как собака, попавшая под поезд. И если говорить о фильмах, вдохновивших создание «Портрета в сумерках», то это скорее «Ночной портье», где так же непонятно, на чьей стороне сила: на стороне палача или жертвы.

КС: А тебе чья позиция ближе?

ОД: Я надеюсь, что нашла гармонию где-то посередине. Любой человек имеет опыт роли жертвы… Но, переживая горе, в пакете с опытом боли и потери приобретается право распущенности эмоциональной, право на страдание. В этот период, который длился три с половиной года, мне было важно осознать, что я стала пользоваться правом на несчастье. Это такое искушение в жизни неправильное, ты тем самым мучаешь не только себя. Но и людей вокруг. И внутренний диалог с Ваней помог мне запретить пользоваться этим правом.

Я СЧИТАЮ, ЧТО БЫТЬ ЖЕРТВОЙ ПО ЖИЗНИ — ЭТО ОЧЕНЬ СИЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ. ОНИ ВЫМУЧИВАЮТ СВОИХ ПАРТНЕРОВ, СВОИХ ДРУЗЕЙ, СЕМЬЮ, ЭТО ДИКИЕ МОНСТРЫ.

КС: Как бы ты ему описала свою жизнь? Я увидела тебя тогда и подумала: «Что бы почувствовал Ваня?» Скажу честно, я не заметила, что ты обрела внутреннюю гармонию — я увидела человека, который пошел абсолютно другим путем, никак не связанным с прошлой жизнью, которую отчасти делили мы, которую ты делила с Ваней. Наверное, это один из способов уйти от боли, оказаться в другом мире. А может быть, это просто твоя прическа, может, я это все себе надумала? Какой ты стала за эти три с половиной года?

ОД: Я стала очень сильной. Я признала силу, которая во мне была всегда, потому что моя жизнь – это постоянная перемена участи. Я лет с четырнадцати, с момента, когда мне впервые пришлось делать серьезный жизненный выбор, осознала, что я очень робкий, боязливый к переменам человек. Для меня это всегда дикое волнение, я как собака на поводке — упираюсь всеми четырьмя лапами, но до момента, пока не наступит некая точка икс. И тогда мне уже ничего не страшно.

КС: Что стало такой точкой икс в твоей нынешней жизни?

ОД: Сейчас ты видишь действительно только прическу. Пять месяцев назад, условно, ты видела меня в более старом образе, и, наверное, тогда я для тебя была бы продолжением себя.

КС: Ну нет, ты ведь обрела любовь, счастье в личной жизни…

ОД: Я обрела профессию, я состоялась в ней, я поверила в себя в этой профессии, я поняла, что для того, чтобы что-то делать, тебе не нужны никакие разрешения сверху, — например, индульгенция продюсировать кино за двадцать тысяч долларов, ее тебе никогда в жизни никто не даст, если ты подойдешь к любому нормальному человеку из этой индустрии и скажешь, что хочешь снять кино за двадцать тысяч долларов, то тебе посоветуют пойти и потратить эти деньги на шоколадки. «Портрет в сумерках» состоялся благодаря силе воли Ангелины, моей силе воли, деньги в тот момент не имели никакого значения. Ни у кого не надо было спрашивать разрешения делать кино. Это касается и других дел, которыми я занимаюсь. Моя мечта — впустить в эту профессию свежий ветер. Эта вертикаль, когда тебе кто-то должен что-то разрешить или назвать тебя талантливым человеком, достаточно пагубна для культуры. В нашей культуре не хватает разнообразия горизонтали. Все выстраивается по вертикальному принципу. Борьба происходит за место самого главного: главный поэт — Пушкин, писатель — Толстой и так далее. А как только появляются какие-то новые имена, они сразу между собой опять выстраивают эту пирамиду. Отсутствие горизонтали для меня крайне ущербно.

КС: А скажи мне, почему радостное событие (в журнале «СтарХит» от 18 марта под заголовком «Вдова известного режиссера выходит замуж за подругу» была опубликована новость о предстоящей свадьбе Ольги и Ангелины Никоновой), которое все обсуждают, состоится именно в Нью-Йорке?

ОД: Во-первых, эта новость родилась в фантазиях желтой журналистики. Я крайне закрытый человек, моя личная жизнь всегда была для меня единственной зоной, которую я готова охранять огромными каменными стенами. Я сейчас нахожусь в ситуации, для меня неестественной, потому что… Нет, мне понятно, почему в этой стране это стало предметом обсуждения…

КС: Потому что это необычно. У нас есть много союзов мужчин с мужчинами, но союзов женщин с женщинами, кроме красивой пары Ренаты и Земфиры, которые тоже находятся в тени, у нас нет. Любая необычность у людей вызывает массу интереса…

ОД: Ну тогда я просто напомню о том, что у каждого человека есть право не удовлетворить чужой интерес к своей личной жизни.

КС: Не связано ли твое решение провести свадьбу в Нью-Йорке с тем, что в нашей гомофобной стране сделать это невозможно?

ОД: Повторюсь, что информация по поводу свадьбы сильно преувеличена. Я за ночь стала знаменитой актрисой. То есть мне бы хотелось пройти путь от актрисы к знаменитой актрисе, но с меньшей скоростью и с большей убедительностью именно в профессии. Я действительно считаю, что охранять свою приватность — более нормально, чем ненормально. Не писать в фейсбуке какие-то искренние признания — больший признак адекватности. Особенно меня вводит в ступор, когда я читаю в ленте соболезнования, обращенные, например, к родственникам ушедших людей, — в этом есть какая-то подлая искренность и имитация душевной жизни.

КС: Я с тобой полностью согласна и не хочу обсуждать подробности вашей совместной жизни, не прошу показать мне приглашения, не спрашиваю, будут там вензелечки или нет…

ОД: Я понимаю. Как ни странно, но я уважаю некую ригидность общества, в котором мы живем, уважаю, потому что это часть нашей культуры.

КС: А я не уважаю. Мне стыдно, что в нашей стране люди не готовы принимать любые отклонения от того, что они решили считать нормой, что у нас ужасно относятся к любому чужаку. Дикая ксенофобия. Жуткая патриархальность – что тут можно уважать?

ОД: В этом есть часть и меня тоже. Если присмотреться глубже, то любой ландшафт, любая среда состоит из того, что ты сам из себя представляешь. Я всегда чувствую определенное настроение общества и четко проецирую его на свой внутренний мир. Поэтому мы все так меняемся, когда пересекаем границу. Но в течение дня, в своей бытовой жизни, я часто ловлю себя на том, что мне удобней жить по понятиям.

КС: Жить по понятиям? Что ты имеешь в виду?

ОД: Мне часто удобно хамством ответить на хамство. Я понимаю, что я могу этот мяч сейчас тебе кинуть, я знаю, что тебе это тоже удобно.

КС: Да, но я пришла к тому, что от этого надо избавляться, и с большим трудом я от этого избавляюсь. За те два года, что мы не виделись, я пришла к тому, что ответить хамством на хамство и принять ригидность и ксенофобию общества — значит начать разрушать себя самого.

У КОГО-ТО ТВОЙ ПУТЬ МОЖЕТ ЗАНЯТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ. И, СООТВЕТСТВЕННО, Я НЕ МОГУ ТРЕБОВАТЬ ОТ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ МЕНТАЛЬНО СДЕЛАНЫ ИЗ ТОГО ЖЕ МЯСА, ЧТО И Я, ЧТОБЫ ОНИ ПРИНИМАЛИ МОЮ НЕОРДИНАРНОСТЬ.

ОД: Почему я не могу позволить им быть ригидными или лицемерно верующими? Зачем я засовываю их в ящичек под названием «нецивилизованные граждане моей страны»?

КС: Но это твой выбор. Ты можешь завтра сесть в самолет и улететь в Америку.

ОД: Я не могу! Я русский человек. Потеря связи с языком и культурой для меня немыслима.

КС: Тогда представь, что ты еще не родилась, и всевышняя сила тебе дает выбор: родиться и прожить похожую жизнь, но в любой другой стране.

ОД: Это искушение дьявола.

КС: Я могу честно сказать: если бы у меня была возможность родиться в другой стране, я ни за что от нее не отказалась бы, но при условии, что я стану там не бомжом, а тоже буду телеведущей, что у меня будет схожая судьба. Мне нравится видеть улыбчивые лица, мне нравится свобода слова, мне нравится, когда люди не источают желчь и злобу и не приходится отвечать хамством на хамство, мне нравится, когда вокруг дружественная среда.

ОД: Мне нравится фантазия о том, что можно прожить еще какую-то жизнь. Я предполагаю сценарий, который возможен здесь, и конечно же, он печален, потому что многие вещи, к сожалению. Не реализованы. Конечно, есть огромный страх жизни в этой стране, потому что эта среда не дает тебе выразить себя в максимуме возможностей. Но чем жизнь в России прекрасна, так это тем, что вдруг тебе может встретиться человек… Я вот сейчас как раз думала о том, как меня жизнь удивляет. Вот у меня есть человек, с которым у меня странная какая-то связь, общий грустный момент. Его зовут Ахмед, он немой. Работает на Новодевичьем кладбище, чистит могилу Вани. Когда он меня видит, то, по сути, он ничего мне не говорит, но в его попытке мне что-то сказать есть что-то такое… Это изумительный человек, понимаешь? И таких людей очень много в моей жизни. Когда ты открыт, такие люди к тебе идут, потому что это естественно. Ты когда-нибудь видела, когда два животных в комнате, то они стремятся друг к другу, так же как люди за человеческим теплом. Меня Россия удивляет такими людьми, вот этими случайными встречами… Глубоким проживанием.

КС: И ради этого ты готова терпеть неприятие?

ОД: Я, увы, не могу не терпеть, потому что если я себя вырву из этой среды, из этой культуры…

КС: Ты необычна не только из-за того, что у тебя нетрадиционные для России отношения, но и потому, что ты нетрадиционна во всех своих проявлениях и всегда такой была. Как тебе выживается в глубоко традиционном обществе?

ОД: Ты знаешь, своей традицией это общество тоже нетрадиционно, в этих чудовищных перегибах, которые сначала смешат, а потом ужасают, к сожалению, даже это общество нельзя назвать традиционным, потому что в традиционном обществе можно жить, в отличие от общества, в котором есть ощущение какой-то качки, как на хребте какого-то дурного животного, которое в любой момент может встать на задние лапы, и все вообще посыпется. Если бы здесь можно было упереться в традицию или, там, перекреститься… В России можно опираться только на близких людей вокруг.

КС: Меня поражает, что, с одной стороны, ты идешь на баррикады, говоришь о противостоянии силы и слабости, это, кстати, тоже было очень свойственно Ивану — он всегда заступался за слабых. С другой стороны, ты не готова бороться с теми, кто, собственно, постоянно выдает это мракобесие. Как Милонов со своими антигейскими законами…

ОД: Я восхищаюсь людьми, которые могут принести себя в жертву, но…

КС: Мне кажется, что не всегда надо приносить себя в жертву. Достаточно просто заявить, что можно жить иначе. До какого-то момента я вот своей жизнью доказывала, что можно не иметь ни мужа, ни детей, но все равно быть счастливой, самодостаточной.

ОД: Жизненная миссия — это уже пошло. Мы вот с командой единомышленников уже четвертый год делаем фестиваль 2morrow, задуманный Иваном. Это площадка для смелого и талантливого кино со всего мира, которое никогда не выйдет в прокат. Но это кино дает зрителю развитие — душевное или интеллектуальное. В прошлом году у нас была изумительная ретроспектива фильмов, сделанных в российской провинции без бюджета и господдержки. И мы привезли этих авторов, и на этих фильмах были аншлаги, и этим людям мы дали возможную, гипотетическую дорогу к зрителю. Отсутствие вертикали между автором и зрителем — вот это, мне кажется, и есть задача того фестиваля, который мы делаем, для меня очень важно, чтобы этот диалог существовал. И в этом сегменте я делаю максимум из того, что я могу и что я хочу делать. Скоро выйдет на экраны новый фильм Ангелины — «Велком хоум». Наша кинокомпания сейчас продюсирует несколько дебютных фильмов очень талантливых режиссеров. Это новые имена.

МЫ ДЕЛАЕМ АЛЬТЕРНАТИВНУЮ СИСТЕМУ КИНООБРАЗОВАНИЯ. УЧИМ ЛЮДЕЙ СНИМАТЬ КИНО ЗА ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЕ ДЕНЬГИ. ЧЕМ НЕ МИССИЯ?

КС: Ты ведь понимаешь, что такое жить в Москве – крайне нетолерантном городе?

ОД: К сожаление, понимаю. И тем и страшна жизнь в России, что часто силы уходят не на достижение результата, а на получение этого права работать и жить. И подойдя к моменту творческой реализации, ты уже без сил.

КС: В истории много примеров творческих коопераций, построенных на личных отношениях. Вот есть друзья детства Бен Аффлек и Мэтт Деймон, которые дружат, конечно, не потому, что они голливудские звезды, но, став известными, они начали прямо педалировать тему своей дружбы. Те же Рената и Земфира: обе делают дико талантливые вещи поодиночке, но заодно и продвигают деятельность друг друга, получая от этого дополнительные дивиденды. Ты не думала, что можно обернуть ваш тандем творческий и тандем личный в общую масштабную вещь?

НАШ СОЮЗ УЖЕ ОБЕРНУТ В ТЕ ПРОЕКТЫ, КОТОРЫЕ МЫ ДЕЛАЕМ. НАС СВЯЗЫВАЕТ ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ДРУЖБА, ПУТЬ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ. ЭТОТ ПУТЬ ВЫСТРОИЛСЯ ВОКРУГ СОВМЕСТНОГО ТВОРЧЕСТВА, ОБЩЕГО ПОНИМАНИЯ ГЛАВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ. ЕСТЬ ЦЕЛИ БОЛЬШЕ НАШИХ ЖИЗНЕЙ. ТО, ЧТО МЫ СЕЙЧАС РЕАЛИЗОВЫВАЕМ, ТАКОГО МАСШТАБА, ЧТО ДАЙ БОГ, ЧТОБЫ ВСЕ ПОЛУЧИЛОСЬ.

КС: А не думала ли ты, что твоя нынешняя связь — результат того, что после Вани тебе очень сложно было бы найти равновеликого мужчину?

ОД: Знаешь, если анализировать, почему ты находишься именно в этой точке, можно проглядеть все то, что в этой точке находится… Я предпочитаю просто быть в данной точке, и это было принципом Ваниной жизни – быть здесь и сейчас, не бояться перемен.

КС: После его ухода ты влюблялась в мужчин?

ОД: Его имя для меня является довольно закрытой темой, я начала говорить о нем не так давно, после того, как время дало некую дистанцию. Она нужна была, чтобы поблагодарить судьбу за то счастье, которое было дано.

КС: Что-то главное, чему он тебя научил? Или такого нет?

ОД: Знаешь, он во мне. Мы прожили долгую жизнь, и сложно разделить совместные какие-то достижения. Это что? Это мы вместе постигли или это только его личный опыт? Основное, чему он меня научил, — не благодарить, когда тебя унижают. И еще, как мне его опыт показывает, что, если ты берешь на себя смелость быть сильным, то, как ни странно, тебя не тронут, бить будут слабого.

КС: А сейчас ты чувствуешь себя сильной?

ОД: Я на пути к этому. Я чувствую возможности, я понимаю, что если я их не реализую, то, увы, в этом потом буду виновата только я.

КС: Ну знаешь, сила еще и в том, что тебя ничего не задевает.

ОД: А я считаю, что сила в том, что тебя задевает, что ты реагируешь на жизнь, потому что с момента. Когда тебя перестает что-либо задевать, начинается тоскливая старость.

КС: Почему? Если тебя не задевают слухи, публикации «СтарХита», если тебя не задевают злословие и насмешки за спиной, то…

ОД: Если тебя не задевает такая вот мелкотравчатость, то да, это другой ответ. Но тебя должно задевать, когда обижают слабого, тебя должна задевать несправедливость, тебя должна задевать подлость.

КС: Как-то ты написала мне: «Я такой панк!» я подумала тогда: «Какое точное слово она нашла!» Как ты понимаешь это?

ОД: Это твое определение меня. Я тебе вернула эту цитату!